Тихое отделение

Здесь представлены 4 текста, так или иначе имеющие отношение к фотоистории «Тихое отделение». Моё вступление, текст от Анны Новицкой, и две рецензии, одна от Алексея Шульгина и другая от Кати Лазаревой.

Мнение автора по большей части совпадает с мнениями автора фотоистории и других трёх участников нашей текстовой дискотеки.

От автора

<...>

Я надеюсь, что ты благодарный зритель и не выбросишь книгу, которую держишь в руках, с крыши своего дома, пытаясь попасть в открытый канализационный люк. Я не депутат и такой чести не заслуживаю. Книгой можно подпереть диван. Можно вырывать из книги страницы и клеить их на свой лоб. Книгу можно заморозить на пять тысяч лет, как Фрая из Футурамы. Или закопать в землю. Поставить на полку между книгами Берроуза и Буковски, это тоже меня убьёт.

Сейчас это самиздат. Вдруг через год найдётся профессиональный издатель? Позвонит и скажет что-то. Я обрадуюсь и подумаю, опять, двадцать пять, стану на 100 человек известнее и на 100 долларов богаче, а следующим утром меня разбудит социум и скажет, что он опять со мной и никуда не уйдёт.

* * *

Лишних слов говорить не буду. Вешать ярлыки тоже. О чём эта фотоистория — я сам не знаю. И хорошо. Потому что если бы знал — сказал бы. Название «Тихое отделение» подсказал Игорь Мухин. Фотография должна говорить за себя. Фотография должна быть чёрно-белой. А книга должна называться «Тихое отделение». В ней обо всём по чуть-чуть. Меня вполне устроил бы вариант, когда это осталось бы съёмкой без отбора, порядка и названия. Но надо нехотя двигаться дальше.

Фотоистория началась с последней сделанной в этой жизни фотографии. Она идёт предпоследней в книге. Я её сделал, просто закрыв глаза. На фотографии врачи-психиатры на первичном осмотре пациента, то есть меня. А называется она почему-то «Кладбище мёртвых джедаев». Тогда, на этом осмотре, я думал, что жизнь уже закончилась, и эта чёрно-белая фотография, которую я сделал, моргнув, будет последней в моей жизни.

Вместо того, чтобы сказать, как всё хорошо или плохо (каждые пять минут где-то бомба взрывается): сейчас приходил «дедушка-Ленин-который-спит-и-живёт-в-наших-сердцах», пожаловался, что его достали черви в его чреве, и нашептал что-то о том, что благодаря мне вырасли продажи галоперидола, больничную еду стало есть совсем невозможно, потому что она стала вкуснее, белые халаты врачей стали белее, очереди чётче, а то, что является «общим» — перестало так сильно вонять, войны будет меньше, всё станет ещё более весело, потому что все хотят быть добренькими, а через тысячу лет мне в настоящее время отправили благодарность за то, что я всё ещё жив, пенсию стали платить больше на две с половиной копейки, из-за чего какая-то старушка умерла на минуту позже, чем должна была, компьютеры признаны идиотами и их нужно просто использовать, Ваня Сироткин опять моет полы за то, что ему приснился Путин, а я получил соцпакет по цене батона докторской колбасы и фингал под глазом за то, что всё это сделал.

Заведующая первым общепсихиатрическим отделением клиники им. С. С. Корсакова
Анна Константиновна Новицкая. Без начала. Без конца.

Случилось Ване как-то заболеть. Случилось прийти в наше «первое-отделение-номер-один». Тогда Ваня познакомился с психиатрами. Первый врач у Вани случился очень человеческим. Мне кажется, они уважали друг друга. Всем очень важно было как-то принять болезнь и дальнейшие правила игры. Конечно, Ваня временами хулиганил: то выпивал, то лекарства бросал принимать. Когда человек болеет, в его жизни все равно остается очень много места, времени и возможностей для того, чтобы оставаться самим собой. И стал Ваня жить со своей болезнью и, оказывается, со своим талантом.

Как-то показал мне Ваня свои фотографии одного Московского вокзала. На этих его фотографиях было видно то, мимо чего мы обычно проходим, не замечая, не обращая внимания, а оказалось, что это смешно или грустно, или как-то по-другому интересно. Наш художник сумел это увидеть и донести до нас на этих своих черно-белых фотографиях.

Вот и придумали мы тогда с Ваней съемки в нашем тихом отделении. Мы договорились не фотографировать тех, кто не хочет, и тех, кому особенно нехорошо в этот день.

Этот человек каким-то образом делает такие фотографии, которые живут собственной жизнью: иногда я вижу в них лица, иногда то, что их окружает. Я знаю этих людей, знаю их проблемы, их человеческие качества, что-то из их жизни вне больницы. Самое главное, что в каждом из них, кроме болезни, есть силы, чтобы шутить, дружить, с пониманием относиться к тем, кто рядом.

Ваня фотографирует из разных своих душевных состояний. Мне нравятся его «ложки-тарелки», кусочки стен и окон, но смущает некоторый «чернушный налет». Ваня — неотъемлемая часть наших обходов. Мы узнаем о себе что-то новое, увидев очередную серию. А иногда наш фотограф просто шастает по отделению и снимает все подряд. Вот оттуда берутся санитарки с подносами, медсестры с капельницами, руки врачей, рыбки, двери и человек, обнимающий правильное дерево.

Рецензия А. Шульгина, художника и преподавателя

«Тихое отделение» Ивана Орлова — это результат работы, продолжавшейся много (около 10) лет. Это довольно необычный фотопроект. Обычно, фотопроект — это взгляд со стороны. Взгляд пришельца, «гастролера», проникшего в интересное местечко, снявшего «визуальные сливки» и пошедшего дальше в поисках новых увлекательных сюжетов. Честно говоря, именно этот распространенный подход и раздражает в документальной фотографии. В поисках признания и славы, огромное количество амбициозных фотографов ищут — что бы еще эдакое снять, в какой бы еще скрытый от глаз обывателя уголок проникнуть, чтобы явить восхищенной публике свои крутые снимки. При этом, подчас, снимая экстремальные ситуации, войну, сцены насилия и т.п., фотограф встает перед моральной дилеммой — вмешаться в происходящие события, или сделать классный снимок. И часто делает выбор в пользу последнего.

Проект Ивана снят как раз в одной из таких «закрытых» зон — в психиатрической больнице. Однако попал туда Иван не в поисках интересных сюжетов, а в качестве пациента. Можно вспомнить, что Диана Арбус раздевалась сама, когда снимала обнаженку. Так и Иван, оказывается в одном статусе и в одном пространстве с пациентами больницы, своими моделями.

И стал там снимать — не снаружи, а изнутри. Стал снимать, чтобы чем-то себя занять, а также в качестве арт-терапии. И надо сказать, получилось интересно. Получилось убедительно. Получилось то, что называется «тру».

Именно потому, что снято изнутри. А также, потому что снято на черно-белую пленку, старинная эстетика которой накладывается на больничные интерьеры, которые — вне времени.

На снимках мы видим пациентов в их больничной среде обитания, врачей, других сотрудников больницы, детали интерьера, бытовые сценки. Все снято без дистанции, без «художественности», иногда вне фокуса, иногда со смазом.

Мы видим странное, оторванное от знакомой нам реальности место, где время остановилось. Изображенные на фотографиях люди в основном ничего не делают: сидят, смотрят, курят. Это еще более усугубляет эффект остановленного времени. И действительно — «психушка» — это место, которое принимает людей, считающихся больными, людей с «помутненным рассудком», для которых «нормальная жизнь» взяла паузу. Фотографии Ивана прекрасно передают всю репрессивность системы психиатрического лечения, попадая в которую люди оказываются выключенными из жизни — «все равно же больные!» И главное — опять же — мы верим автору и сопереживаем пациентам.

Вкрапленные в тело книги цветные рисунки автора (тоже сделанные в больнице) резко контрастируют с черно-белыми фотографиями и воспринимаются как некие ростки живого, если хотите — цветы, пробивающиеся сквозь серую ватную пелену остановленного времени, как неосознанный протест.

Я считаю этот проект Ивана Орлова уникальным не только в контексте практик студентов Школы Родченко, но и для документальной фотографии вообще и однозначно заслуживает диплома.

Рецензия Екатерины Лазаревой, художника и кандидата искусствоведения

Дипломный проект Ивана Орлова состоит из серии черно-белых документальных фотографий, дополненных одним цветным снимком, а также рисунками автора. Форма репрезентации проекта в его целостности — книга; фотографическая часть проекта также представлена на выставке. Название серии «Тихое отделение» непосредственно отсылает к месту съемки и создания рисунков — отделению Психоневрологического диспансера, называемому врачами и пациентами «тихим». Изолированные пациенты «тихого отделения» метафорически уподобляются запечатленным на цветных фотографиях аквариумным рыбкам, физически неспособным существовать в иной среде. Вместе с тем в названии слышится и диагноз (не автору, а вообще художнику и индивиду): тихое отделение от социума, обретение отстраненной позиции и остраненного взгляда — одно из условий не только художественной индивидуации, но и вообще всякого индивидуального становления.

Специфика запечатленного Иваном Орловым места действия немедленно вызывает аллюзии на знаменитые труды М. Фуко, посвященные дисциплинарным пространствам, таким как клиника и тюрьма с их особой организацией режимов наблюдения через «сеть взглядов, контролирующих друг друга». Вместе с тем, она напоминает о типично советском феномене коммунальности, где, по словам Б. Гройса, «интимность уединения подвергается террору и предоставляется взгляду Другого». Интересен и тот момент, когда от наблюдения пациентов автор переходит к наблюдению наблюдателей — врачей, медсестер, которые теперь оказываются не агентами дисциплинарной власти, но предстают опосредованному механическим глазом камеры взгляду автора, их пациента. Один из убедительных примеров — предпоследняя в книге фотография врачей на осмотре, где фокус внимания неожиданно перенесен на них самих. Здесь можно вспомнить тезис К. Маркса о том, что «воспитатели сами должны быть воспитаны», ставящий под сомнение право кого-то говорить от лица Истины.

Если рассматривать примеры из истории документальной фотографии, с которыми может быть сопоставлен проект Ивана Орлова, например, серию Эллен Марк Mental Hospital (снятую в том же 1975 году, что и фильм «Пролетая над гнездом кукушки»), можно заметить гораздо более тонкую, почти неощутимую грань, отделяющую состояния «нормы» и «патологии» у Орлова. Почти нормальная, будничная, повседневная обстановка, которая сопровождает его героев, их органичное поведение в присутствии камеры погружают зрителя в такое же углубленное в себя, медитативное состояние. Показывая вместо крайних и исключительных ситуаций в дисциплинарном пространстве клиники самую обычную жизнь, проект И. Орлова наводит на размышления о механизмах наблюдения, регулирования и власти за пределами этого «тихого отделения».